климат. Гораздо теплее, чем у нас на львовщине. Здесь хорошие и приветливые люди, в том числе и родители Ганны. Они уже привыкли ко мне и относятся, как к своему сыну. А контракт с армией я могу и продлить, а значит, следующее мое повышение по службе будет не за горами, – тихо произнес он, как бы рассуждая с самим собой вслух.

А вот тут уже не выдержал, молчавший до сих пор в стороне отец. Всем нутром почуяв в словах сына угрозу своим бизнес-планам на будущее, он решительно встал на сторону сына, чего ранее никогда не делал, во всем соглашаясь с супругой и отдавая ей пальму первенства в решении всех семейных вопросов.

– Ты сынок с плеча-то не руби, да и ты, мать, тоже, того, не дави изо всех сил, – обратился он сразу к обеим сторонам конфликта, показываясь на экране ноутбука из-за спины жены.

Начиналась третья фаза принятия неизбежного. И эта фаза называлась «торг».

– Сбавьте оба обороты, – меж тем продолжал отец. – Ты, мать, как я погляжу, все никак не поймешь, что нашему сыну уже не три года. Он уже вполне самостоятелен в своем праве на принятие решения. И тут уж ничего не поделаешь. Смирись. И ты, сынок, тоже сделай шаг назад. Право на самостоятельное принятие решений еще не гарантия, что все они будут правильными. И здесь тебе лучше опереться на опыт старшего поколения, в нашем лице, за неимением других.

– Что ты имеешь в виду?! – едва не в один голос воскликнули мама с сыном.

– Ты, мать сейчас помолчи минутку, а то от твоей сырости у нас грибок на стенах заведется. А ты, сынок, прежде чем ставить ультиматумы родителям, включи логику.

– Ну… – протянул отпрыск, как бы соглашаясь с предложением отца и в то же время, ожидая коструктива в его словах.

– Вот тебе и «ну», – передразнил его отец. – Я думаю, ты не будешь спорить с тем, что мы, и ты в том числе, люди совершенно иного не только сословия, но воспитания, культуры и менталитета, чем твоя возлюбленная, вкупе со своими родственники.

– Пап, что ты такое…

– Не перебивай отца, – прервал он возражения сына. – Предположим, что мы с мамой дали принципиальное согласие на ваши отношения. Как говоришь, ее зовут? Ганна? Хорошо. Пусть будет Ганна. Вот вы сыграли свадьбу, и ты привозишь ее к нам, в свой дом. Предположим даже, что все у вас хорошо на семейном фронте. Но ведь для тебя не секрет, как относятся у нас к выходцам с востока. Она никогда не сможет понять и принять нашего менталитета в мышлении, делах и в быту. Работу она себе нигде не найдет. Друзей и подруг у нее здесь тоже не будет. В гости тебя с ней никто не пригласит и к тебе тоже в гости не придет. Значит, она будет вынуждена все время сидеть дома взаперти. Вы оба будете находиться в вакууме общественного мнения, которое у нас, к сожалению еще очень сильное. У тебя будет две жизни: дома и вне его. И ты будешь метаться между этими двумя центрами притяжения, как загнанный в клетку зверь. И ты, действительно вскоре озвереешь от такой раздвоенности. Зная твою утонченную натуру, смею предположить, что ты не сможешь долго существовать с разорванным пополам сердцем. В результате всего вышеперечисленного у вас неизбежно начнутся семейные ссоры и недопонимание друг друга, даже в мелочах.

– А, если… – попробовал, было, сын предположить иной сценарий, но отец опять не дал ему слова.

– Никаких «если», – тут же парировал отец. – Теперь дальше. Предположим, ты наплевал на наше с мамой мнение и решил сделать все по-своему. Ты женился и остался там, где пребываешь сейчас. Ситуация почти зеркальная. Только в роли изгоя уже будешь выступать ты сам. Во-первых, окружающее тебя население всегда будет относиться к тебе, по крайней мере, с молчаливой враждебностью, ибо для них ты всегда будешь оккупантом. Ты сам неоднократно рассказывал, что большинство из них либо явные, либо скрытые сепаратисты. Пока за твоей спиной стоят пушки, тебе может и удастся какое-то время прожить сравнительно безопасно. Но ты же умный человек, а поэтому знаешь, что когда-нибудь пушки уберут в любом случае. Или эта территория все-таки отойдет к мятежникам, а все говорит именно за то, либо боевые действие прекратятся в результате неких договоренностей. В любом случае дислоцирование твоей части в этом месте не вечно. А это значит то, что ты останешься один в чуждой для тебя среде. И потом, – тут отец сделал многозначительную паузу для придания веса своим словам, – кем бы ты ни был, и кем бы ты себя не считал, но ты придешь в чужую семью. И вольно или не вольно, но все окружающие будут считать тебя «примаком», а, следовательно, твой вес в делах твоей новой семьи будет ничтожно мал. Подумай, надо ли тебе все это?

– Что же делать? – озадаченно спросил отца Стефан, невольно чувствуя железную логику в его рассуждениях.

– Решение, как всегда, лежит посередине и на поверхности! – торжествующе произнес Прокопчук-старший.

– Как это!? – опять почти хором воскликнули мать с сыном.

– Нужно просто не форсировать события.

– То есть? – не понял сынок.

– Очень просто, – пояснил папа. – Ты сколько времени уже знаком с этой Ганной?

– С момента расквартирования. Почти восемь месяцев, – так и не поняв, куда клонит отец, ответил Стефан.

– Вот и продолжай эти отношения. У тебя отпуск будет в сентябре, если я не ошибаюсь?

– Да.

– Вот и отлично. Поедешь на побывку домой. Можешь взять с собой и Ганну. Пусть приглядится ко всему сама, да и мы приглядимся к ней. Может быть, будет не все так уж и страшно, как я живописал. В любом случае, все сразу встанет на свои места. Вы проверите свои чувства друг к другу, пообщаетесь в новой обстановке, а дальше будет видно. Только не надо никуда торопиться. У вас впереди еще уйма времени на принятие решения. И умоляю, не совершай опрометчивых поступков.

– Каких именно?

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Мы с твоей матерью почти два года встречались, прежде чем я первый раз ее поцеловал.

– А-а, вон ты о чем, – улыбнулся Стефан. – Не волнуйся, в этом я настоящий твой сын, а потому веду себя крайне осторожно и предусмотрительно. Не волнуйтесь, в подоле она не принесет младенца к порогу нашего дома.

– Вот и хорошо! – сразу повеселел отец. – Ты согласен с моим предложением?

– Да. В принципе, я тоже думал о том, чтобы вам с ней поближе познакомиться перед свадьбой. Прокопчук-старший победно оглядел свою супругу, сверху вниз. Мать тоже с благодарностью посмотрела на мужа, который помог разрешить семейный конфликт. Из них троих только она поняла, что вышла победителем в этой схватке поколений. Скороспелой свадьбы не будет, а уж она приложит все усилия к тому, чтобы и вовсе свести на нет необдуманное решение сына, связать свою судьбу с женщиной, которая никогда не станет для него родным человеком.

Четвертой и пятой стадий не последовало. Чтобы прийти к консенсусу хватило и трех. Все расстались довольные. Никто не считал себя проигравшей стороной.

II

А потом ему на мобильник позвонил капитан Тарасюк и дрожащим голосом, чего никогда до этого с ним не случалось, поведал новость, только что пришедшую из штаба бригады. Утром, по его словам, следовало ожидать появления высокого начальства то ли с проверкой, то ли еще черт знает с чем, да не откуда-нибудь, а из самого Киева. Поэтому капитан настоятельно просил к утреннему построению быть не в полевой, а повседневной форме. Чертыхаясь и одновременно поминая всех святых, Стефану пришлось идти к хозяевам, чтобы одолжить утюг и гладильную доску. Как известно, любое начальство любит, чтобы форма подчиненных была отутюжена, погоны, ботинки и кокарда на фуражке сияли, вот и пришлось доставать из чемодана, редко надеваемую, хоть и чистую, но не глаженую форму. Заметив, как он неловко управляется с этой бытовой техникой, Анна отстранила его, заняв место у гладильной доски. Он с удовольствием уступил ей свое место, занявшись чисткой пистолета (вдруг будут проверять табельное оружие офицеров). Чистить пришлось